Лань Хуань сам крутил головой по сторонам, словно маленький ребёнок, впервые выведенный строгими родителями в люди, до этого ни разу не видевший большой мир. И отчасти он и был таким ребёнком, и разница между восемью и четырнадцатью годами не выглядела уже такой большой… Скорее, это А-Чжань вёл себя более взросло, лишь глаза сверкали любопытством, в то время как сам Лань Хуань то и дело обращал его внимание на разные вещи и события, совершенно бесстыдно указывая пальцем. Лавки, забитые всевозможными товарами! Люди, в открытую смеющиеся и пляшущие на улицах, хотя бы и с первыми встречными! Суета подготовки к праздничным мероприятиям, ничуть не менее шумная, чем следующие за этим выступления уличных театров, фокусников, танцоров… Голова шла кругом, словно бы забитая всей той разноцветной мишурой, что украшала улицы.
Тонкое запястье опоясывал шёлковый браслет, а в цянькуне покоились шпилька и гребень. Он обязательно воспользуется ими! Только… желательно, в собственных покоях, пока никто не видит, но обязательно примерит. Что бы там ни говорил торговец, чей нрав попыталась смягчить устроившаяся рядом продавщица сладостей, заявившая, что это очень мило, что такой маленький господин делает подарки своему старшему брату, юноше прекрасному, словно небожитель, который затем сможет передать эти ценности своей избраннице – разве не чудесная преемственность поколений? Прекрасный юноша в благодарность поспешил купить у доброй женщины не только засахаренный боярышник, но и несколько медовых орехов, почти всё сразу же отдав А-Чжаню, чьи ладошки и так были почти забиты всем подряд, но место всё же оставалось. Один же, ничуть не думая о манерах, отправил себе в рот.
А затем А-Чжань замер, и Лань Хуань вместе с ним, молча наблюдая, как с неба летят тысячи лепестков, разноцветных блёсток, лент… И, подхватываемые ветром, уносятся куда-то вдаль, и всё, что хотелось – это унестись следом, навстречу приключениям, подальше от учёбы, от клановых обязанностей, от того призрака ответственности, что уже ложился на тонкие плечи подростка, невыносимым гнётом придавливая к самой земле. Цинхэн-цзюнь всё реже покидал свои покои, всё реже интересовался делами ордена, а с сыновьями хорошо, если встречался раз в несколько месяцев, и эти визиты были примерно того же уровня торжественности и официальности, как и визиты глав дружественных орденов, когда стоишь в подобающей позе, с идеально ровной спиной, не смотришь в глаза и не произносишь ни слова, благоговейно внимая отцовским наставлениям, но, впрочем, и те были достаточно скупы. Палочка не успевала не то, что хотя бы прогореть до половины, но и заняться, а они с А-Чжанем уже отправлялись восвояси – к занятиям, тренировкам и правилам.
Сейчас не было никаких правил, поэтому Лань Хуань почти бесцеремонно, всего лишь несколько раз извинившись в процессе, растолкал толпу, скопившуюся у реки, и протащил за собой А-Чжаня почти к самой воде, в самом лучшем месте, где праздничные лодки было видно лучше всего.
— Смотри, А-Чжань, — Лань Хуань и сам припал к самому ограждению, жадно вперившись взглядом в покачивающиеся на воде праздничные лодки с ощеренными драконьими пастями. Ограда, впрочем, была слишком высока.
Сам Лань Хуань немало вытянулся за последний год, в росте уже почти сравнявшись со взрослыми мужчинами, но по-прежнему оставаясь, как он сам считал, некрасиво худым, поэтому периодические комментарии о прекрасном юноше могли вызвать у него лишь усмешку. С другой стороны, противники на тренировочном поле, с которыми ещё не доводилось ему сражаться в шуточных боях, зачастую недооценивали и не подозревали той силы, которой владел на самом деле наследник ордена Гусу Лань, и это, конечно, играло тому на руку. Впрочем… иногда он нещадно завидовал Нэ Минцзюэ, своему лучшему другу, который сложен был куда как удачней.
— Наши заклинатели уже решили, что, если победят, уступят свою победу достойнейшим из людей, — такой ход, призванный и погреть интерес, и затем – прибавить лояльности. Никаких сомнений в великодушии. А-Чжаню ещё рано было думать о подобных вещах. Разве что о примере благородства старших товарищей. Лань Хуань и сам хотел принять участие в заплыве, но дядя сказал, что для наследника подобные развлечения на потеху публике совершенно неприемлемы.
А-Чжань же не был главным наследником ордена, а потому имел полное право развлекаться на своё усмотрение.
Подхватив того за подмышки, Лань Хуань водрузил его прямо на ограждение, и теперь младшему брату всё должно было быть видно просто замечательно. А чтобы тот не упал – крепко прижал к себе, вместе с шапкой, расшитой пёстрой одеждой и всей добычей в маленьких руках. Добычу тоже прижал крепко, чтобы ничего не потерялось.
— Теперь тебе, должно быть, видно лучше, — Лань Хуань улыбнулся и не удержался, уткнув подбородок в пушистую макушку красной тигриной шапки, словно совсем-совсем в раннем детстве, когда А-Чжаню не было ещё и пяти лет. Сейчас-то он, конечно, был уже «почти совсем взрослым мужчиной», но… как иногда хотелось, чтобы он не был таким взрослым! Куда серьёзнее и ответственнее самого Лань Хуаня.